К 100-летию отстранения Государя Императора Николая II от Престола в марте 1917 года, предлагаем исследование известного историка Константина Геннадиевича Капкова, построенное на эпистолярных, мемуарных и архивных источниках, часть из которых публикуется впервые.

А что же сам главный свидетель?

Общеизвестно, что до 2 марта Император никак не планировал уход от Царского служения или перемены в государственном устройстве страны по ходу войны. Что же могло его заставить вдруг изменить свое мнение? Ведь объективных причин менять политическое устройство именно 2 марта не было. В конце концов Государь, как самодержец, при желании мог внести изменения в Основные государственные законы Российской Империи (которые не предусматривали возможности отречения от Престола) и спокойно законодательно «ратифицировать» свое отречение, назначив или рекомендовав определенный орган для управления державой. Выступить с соответствующей речью к народу «с амвона», расставив все точки над «i» для современников и потомков. Любой, более или менее знакомый с педантичным характером Государя, вникавшим в любые мелочи, согласится, что это было бы вполне в его стиле. Обратное же противоречило всей его предыдущей деятельности. Поэтому, мы полагаем, что Царь не отрекался от Престола — это противоречило его нравственным принципам и государственным правилам управления.

Мы полагаем, что получив 2 марта телеграммы с просьбой оставить Престол от некоторых генералов, Главнокомандующего Кавказской армией Великого князя Николая Николаевича (ими апеллировали заговорщики)[i], имея конфликт с родственниками и жесткое противодействие со стороны Государственной думы, Государь боролся и продолжал отстаивать монархию. Это было весьма разумно, по крайней мере, до окончания войны, конец которой, как представлялось, был не за горами и сулил России огромный экономический выигрыш: проливы Босфор и Дарданеллы. Безумием было кардинально менять государственное устройство по ходу войны.

Тем не менее случилось то, что случилось… При этом с 3 по 8 марта Государь находился в Ставке в Могилеве (с 4 по 8 вместе с матерью, вдовствующей Императрицей Марией Федоровной). 8 марта Государь прощался с чинами Штаба и управлений, офицерами и казаками Собственного Его Величества Конвоя и Собственного Сводного пехотного полка. Есть свидетельства очевидцев этой душераздирающей сцены…[ii]. Теоретически он мог заявить о своем пленении, о силой вырванном отречении…

Он этого не сделал. Получается, что главным свидетелем своего отречения (а если отречение — зло), свидетелем против себя самого, является Царь. Что же случилось в дни изоляции Государя 28 февраля — 2 марта и в последующие дни пребывания его в Ставке по 8 марта? Почему, если отречение или какое-то иное политическое решение по вопросу государственного устройства, вскоре выданное заговорщиками за отречение, было вырвано обманом, Царь не заявил об этом? Не стал бороться за Россию? За свои права монарха?

На наш взгляд, логично предположить, что судьбоносное решение Государь окончательно принял, воочию увидев и почувствовав реакцию массы людей на отречение, ярко вспыхнувшую уже 3 марта. Сложно править без верноподданных. Государь понял, что есть Божия воля отступить: общество явно не понимало, что творит, и бороться с ним, доказывать что-то было бесполезно.

Уже 3 марта в некоторых спецвыпусках газет восторженно преподносилась весть об отречении Царя. 4 марта все газеты Империи опубликовали текст манифеста об отречении Императора Николая II и отказ Великого князя Михаила Александровича от принятия Престола вплоть до решения Учредительного собрания о форме государственного устройства России. Высшее городское общество, духовное сословие приняли известие с радостью. Массы людей ликовали именно в марте, а не в октябре 1917 года (как учили в школе). Это легко увидеть: достаточно взглянуть в любые газеты того времени. Тяжело молчало крестьянство и армия. Но тон общественной жизни задавали не они.

Уже с 3 марта до соответствующего распоряжения Святейшего Синода во многих церквах Императорская Фамилия перестала поминаться за богослужением. 5 марта на воскресной литургии в Ставке в присутствии Государя и Императрицы-матери Царь, Наследник, династия также не поминались за богослужением (которое, вероятно, вел протопресвитер Георгий Шавельский). Из богомольцев никто не возражал.

Чтобы увидеть, насколько к 1917 году изменилось сознание некогда верноподданных, вспомним торжества прославления святого Серафима Саровского в 1903 году. Тогда в день причастия Государя, 18 июля, литургию вел архимандрит Андрей (князь Ухтомский), а подносил Государю запивку и просфору отец Философ Николаевич Орнатский, настоятель Казанского собора Санкт-Петербурга[iii]. Архимандрит Андрей (Ухтомский) рассуждал: «Власть Царская — тяжкое бремя для Царя, но облегчение жизненного бремени для всего русского народа. Царь несет это бремя, а его народ свободен от этого бремени, спокоен за себя, снявши с себя всякое искушение власти, «спасается» — заботится только о душе своей. Поэтому Царь в глазах народа — это воплощение всего лучшего, это символ смиренного служения Богу и служения людям, символ любви; любовь к Царю своему и Помазаннику Божиему — это чувство совершенно неотъемлемое, неизгладимое из русского сердца.

Жизнь без постоянного представления о Царе — прямо не мыслима для русского человека; он не может себе представить ничего выше душевного спасения, а жить без постоянной памяти о своем Царе — значит заботиться не о спасении, а о себе и о всей своей жизни; он тогда совершенно растеряется, «да как же, — скажет, — я теперь жить буду, где моя опора?» Вот это в Сарове чувствовалось до полной осязательности во время всех торжеств. Вся любовь к Царю, все беззаветное преклонение пред бременем и служением Царским, одним словом, вся русская душа в Сарове высказалась в полной мере. Русь Православная — это нераздельно Царь и народ; и душа народная, душа народа русского не мыслима без смирения и без любви к Богу и Царю. Совершенно немыслима! — Душа, не думающая о спасении, и душа гордая — это явление не русское…»[iv].

В 1917 году 12 марта Андрей (Ухтомский), тогда уже епископ Уфимский и Мензелинский, в Казанском соборе Петрограда, где настоятельствовал тот же, что был в Сарове, протоиерей Философ Орнатский, проповедовал: «Кончилась тяжкая, грешная эпоха в жизни нашего народа. <…> Наступили дни чистой народной жизни, свободного народного труда; зажглась яркая звезда русского народного счастья. <…> Самодержец погиб и погиб безвозвратно»[v].

Еще до отречения Государя, не позднее 14 февраля 1917 года, епископ Андрей (Ухтомский) писал Михаилу Родзянко: «Не могу удержаться, чтобы не выразить вам пожелания полной победы над лукавыми властолюбцами»[vi]. Какая слепота. Ведь Родзянко и был первым «лукавым властолюбцем»!

Не забыл владыка похвалить и благословить других предателей Царя, как он выразился, «необыкновенного человека»[vii] Александра Керенского и генерала Николая Рузского. Епископ Андрей вещал с амвона: «Самодержавие пало, и пало безвозвратно. Царя в России больше нет. <…> Солдаты и народ! Прошу Вас верить доблестному генералу Рузскому, он русский человек, родине не изменит»[viii].

Уже через год был изрублен на куски генерал Рузский и расстрелян отец Философ Орнатский, а владыка Андрей (Ухтомский) еще много лет скитался по тюрьмам и лагерям[ix]

На нашем экскурсе видна типичная ситуация перемены и радикализации сознания не самых худших деятелей к 1917 году.

Духовная слепота поразила русский народ, как чума. Очень многие перестали понимать Государя, даже члены Императорской Фамилии. К февралю 1917 года Императорская чета практически не общалась ни с кем из своих родственников, поддерживая только официальные отношения. Член Государственной думы Василий Алексеевич Маклаков вспоминал, что после убийства Распутина, ставшего предтечей падения Династии, «больше всех ликовала родовая аристократия, в том числе почти все члены императорской фамилии. <…> Как это ни парадоксально, именно в тех слоях общества, которые должны были бы Ахеронта[x] особенно опасаться, убийство вызвало наибольшие надежды и ликование»[xi].

После низложения Императора Великий князь Николай Николаевич, замененный Государем на посту Главнокомандующего, радостно вернулся в Ставку с надеждой на старый пост… И вновь порази­тельная слепота. После 2 марта не прошло и недели, как все Романовы стали не нужны…

Один из очевидцев переворота, будущий архимандрит Константин (Зайцев), отмечал, что «Россия восприняла это отталкивающее бесчинство в ликовании праздничном, как весну, как освобождение от злой неволи, как зарю новой светлой жизни! И это вся Россия в целом, весь русский народ во всех общественных группах!»[xii].

Что здесь мог сделать Государь? Каждый знает, что иногда наступает такая грань, когда доказывать что-то оппоненту, пусть самому близкому и родному, при явной своей правоте, все же становится бесполезно. Действовать же силой через армию, усмиряя свой народ войсками, провоцировать возможную гражданскую войну Царь не захотел.

Точную оценку мартовской ситуации дал в эмиграции протопресвитер Михаил Польской: «Единственным человеком, у которого не помутилось в дни революции национальное сознание, был Государь. Его духовное здоровье не было задето моментом. Он продолжал смотреть на вещи просто и трезво. Он отрекся после того, как все ему изменили. Он остался в России и мученически невинно за нее погиб, его преемники у власти сами изменили всем и дезертировали, сами бежали, спасая свою жизнь. Они нарушили присягу и предали своего Царя и с ним свою родину, хотя должны были сделать все, не жалея живота, победить или умереть, как это делают простые солдаты на полях сражения. Но среди своих высших военачальников-сотрудников только один Император положил жизнь свою за Россию. Сотрудники же его, восстав на него и подрубив ветвь, на которой сидели, или погибли от рук бунтарей, с которыми вошли в союз, получив должное, или постыдно бежали»[xiii].

Фактически отрекся не Царь, а народ, Государь лишь констатировал этот факт. По такому же принципу канонизируются святые или возглашается анафема. Подвижник становится святым до канонизации, а еретик таковым до провозглашения анафемы. Церковь в лице Святейшего Синода или Патриарха лишь констатирует эти факты, в частности, закрепляя их юридически в рамках профанного времени. Собственно, это мало касается самого святого или богоотступника и имеет значение, прежде всего, для массы верующих как ориентир для спасения души или опасности на этом пути. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

 

[i] Подлинников этих телеграмм нет, они хранятся в ГА РФ только в машинописных копиях без оригинальных подписей.

[ii] См., например: Тихменев Н. М. Из воспоминаний о последних днях пребывания Императора Николая II в Ставке. Ницца, 1925. С. 28–32. Ссылка дается по изд.: Дневники. Т. 1. С. 357.

[iii] Бощановский Василий, прот. Саровские торжества. Прославление мощей преподобного Серафима Саровского // Четвертый удел Богородицы. Б.г. Ссылка дается по изд.: Саровские торжества 1903 года в фотографиях, документах, воспоминаниях. Дивеево, 2003. С. 118.

[iv] Андрей (Ухтомский), архим. Царь и народ. Казань, 1903. Цит. по изд.: Саровские торжества 1903 года в фотографиях, документах, воспоминаниях. Дивеево, 2003. С. 97; Деятель. 1903. № 10.

[v] Уфимские епархиальные ведомости. 1917. № 7/8. С. 193–195; Тамбовские епархиальные ведомости. 1917. № 21. С. 483–485. Цит. по изд.: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Материалы и архивные документы по истории Русской Православной Церкви / сост. М. А. Бабкин. Изд. 2-е испр. и доп. М., 2008. С. 80.

[vi] Всероссийский церковно-общественный вестник. 1917. № 3. С. 3. Цит. по изд.: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Материалы и архивные документы по истории Русской Православной Церкви / сост. М. А. Бабкин. Изд. 2-е испр. и доп. М., 2008. С. 86.

[vii] Биржевые ведомости. Вечерний выпуск. 1917. № 16231. С. 4. Цит. по изд.: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Материалы и архивные документы по истории Русской Православной Церкви / сост. М. А. Бабкин. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 2008. С. 479.

[viii] Биржевые ведомости. Вечерний выпуск. 1917. № 16133. С. 1. Цит. по изд.: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Материалы и архивные документы по истории Русской Православной Церкви / сост. М. А. Бабкин. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 2008. С. 476.

[ix] Можно заметить, что архиепископ Андрей (Ухтомский) был канонизирован Русской Православной Церковью за рубежом в 1981 году. Протоиерей Философ Орнатский канонизирован Русской Православной Церковью в 2000 году.

[x] Ахеронт или Ахерон — в греческой мифологии название реки, через которую души мертвых безвозвратно попадали в подземное царство Аида.

[xi] Адамович Г. В. Василий Алексеевич Маклаков. Париж, 1959. Цит. по изд.: Религия и Церковь в Сибири: Сб. науч. ст. и документальных материалов. Вып. 11. Тюмень, 1998. С. 60–63.

[xii] Константин (Зайцев), архимандрит. Чудо Русской истории, 2002. С. 266. Цит. по изд.: Бабкин М. А. Священство и Царство (Россия, начало XX века — 1918 г.). Исследования и материалы. М., 2011. С. 606.

[xiii] Польской М., протопр. Новые мученики Российские. В 2 т. Джорданвилль, 1949–1957. 2-е репр. изд. М., 1994. Т. 1. С. 260.