Кончина Императора Николая I

Кончина Императора Николая I

Ничто, казалось бы, не предвещало скорой кончины императора Николая I. Грипп, перенесенный им на ногах в начале февраля 1855 г., уже не вызывал серьезных опасений, и поправлявшийся царь даже распорядился, чтобы «не обеспокоили публики бюллетенями о моей болезни»…
15 февраля, несмотря на возражения лейб-медика М. Мандта, умолявшего хворого государя не ездить в манеж, Николай I присутствовал на смотре полков, отбывавших на войну: «Эти люди идут на смерть за меня, а я не пойду хоть увидать их, сказать им хоть слово ободрения! Мой долг поехать туда, и я поеду, что бы со мной ни случилось!» Однако после посещения манежа он слег.

До 17-го числа петербургское общество ничего не знало о развивавшейся болезни императора, даже во дворце её почитали «легким нездоровьем». Доктор Мандт был настроен оптимистически, и Николай Павлович не утрачивал надежды на выздоровление. Например, на предложение императрицы Александры Фёдоровны причаститься он ответил, что сделает это, когда ему станет лучше и он будет в состоянии принять Святые Таины стоя.
Николай I был искренне верующим человеком. Каждый день утром и перед сном он подолгу молился перед домашними иконами, стоя на коленях на коврике, который собственноручно вышила Императрица. Он не пропускал воскресных богослужений и не позволял этого делать ни членам своей семьи, ни придворным.
«Жаловаться, — пишет Великая Княжна Ольга Николаевна, — было не в его характере». Он постоянно, словно заклинание, повторял одну только фразу: «Я должен служить… пока есть силы, буду перемогаться до конца. Буду нести крест мой, пока хватит сил».

В ночь на 18 февраля в течении болезни внезапно произошёл критический перелом. Бессильные врачи констатировали «начало паралича» легкого, и государю сообщили о неминуемой смерти. Тот выказал редкостное присутствие духа. Впоследствии лейб-медик М. Мандт вспоминал: «С тех пор, как я стал заниматься медицинской практикой, я никогда еще не видел ничего хоть сколько-нибудь похожего на такую смерть; я даже не считал возможным, чтоб сознание в точности исполненного долга, соединенное с непоколебимой твердостью воли, могло до такой степени господствовать над той роковой минутой, когда душа освобождается от своей земной оболочки, чтоб отойти к вечному покою и счастию; повторяю, я считал бы это невозможным, если б не имел несчастия дожить до того, чтоб все это увидеть».
Духовник императорской семьи о. Василий Баженов причастил императора Святых Таин, и после Причастия Николай Павлович молвил: «Теперь я прошу Бога, чтобы Он принял меня с миром».

Последняя земная ночь царя запечатлена в ряде мемуаров и писем современников. Так, фрейлина императрицы Марии Александровны (супруги Александра II) А.Ф. Тютчева зафиксировала в дневнике 19 февраля 1855 г.: «Страдания усиливались, но ясность и сознание духа ни на минуту не покидали умирающего. Он позвал к своему изголовью князя Орлова, графа Адлерберга и князя Василия Долгорукого, чтобы проститься с ними, велел позвать несколько гренадеров и поручил им передать его прощальный привет их товарищам. Цесаревичу он поручил проститься за него с гвардией, со всей армией, и особенно с геройскими защитниками Севастополя. “Скажи им, что я и там буду продолжать молиться за них, что я всегда старался работать на благо им. В тех случаях, где это мне не удалось, это случилось не от недостатка доброй воли, а от недостатка знания и умения. Я прошу их простить меня”. В пять часов он сам продиктовал депешу в Москву, в которой сообщал, что умирает, и прощался со своей старой столицей. В стране не знали даже, что он болен. Он велел еще телеграфировать в Варшаву и послать депешу к прусскому королю, в которой он просил его всегда помнить завещание своего отца и никогда не изменять союзу с Россией. <…> Император приказал собрать в залах дворца все гвардейские полки с тем, чтобы присяга могла быть принесена немедленно после его последнего вздоха».

Император Николай I Павлович испустил дух 18 февраля (2 марта н.с.) 1855 года в 12 часов 20 минут пополудни в окружении Августейшего Семейства.